Лучше всего смеяться только над собой

Лучше всего смеяться только над собой

   Согласен, что смех – это не абсолютное благо. Все зависит о того, кто над кем смеется. Недаром говорят, что хорошо  смеется тот, кто смеется без последствий. Попробуйте посмеяться ад своим непосредственным начальником. Все понятно – придется искать новое рабочее место. Попробуйте посмеяться над «крутым»…

   Да что здесь говорить - и так все понятно. Но, к сожалению, мы, по-прежнему, смеемся над людьми. Делаем часто это, может быть, по своей природной дурости или легкомыслию. Да и злоба, накопившаяся в человеке, часто выплескивается в виде смеха, объектом которого являются другие. Один мой знакомый говорил, что самый искренний смех – злорадный. Может быть, это и так…

  Было это в далекие советские годы. Сидели мы со своим приятелем Александром на занятиях школы молодого коммуниста. Была и такая форма работы с молодыми коммунистами в нашем университете. В небольшой аудитории полно народу – все студенты разных факультетов университета. Сидим, слушаем нашего преподавателя. А он уже в возрасте. На грушеподобной голове редкие кустики бесцветных волос, лицо одутловатое, глаза какие-то оловянные. Наш руководитель школы привычно ведет очередные занятия, темой которых является Ленинский комсомол. Как известно, тогда это был резерв и помощник партии. Преподаватель, а это кандидат исторических наук, бесконечное число лет трудившийся на кафедре истории КПСС, поручает сделать доклад студенту исторического факультета. Тот выходит, как говорится, к доске и начинает читать о героической истории комсомола прямо со своей объемной курсовой работы. Он что-то заунывно бубнит, стараясь не сбиться. Наш «препод» что-то вписывает в свой «гроссбух». Слушатели школы тихо и мирно почитывают конспекты или учебники, готовясь к семинарским занятиям. Только нам с Александром приходится делать вид, что мы слушаем. Просто мы сидим за первым столом, и преподавателю все видно, чем мы занимаемся.  Понятно, если «настучит» нашему декану, то придется распрощаться со стипендией. Декан у нас крут.

  Под монотонное бормотание докладчика веки сами смыкаются и голова, словно с горки, катится в низ. Ты вздрагиваешь - и внезапно просыпаешься. Несколько секунд «одурело» смотришь вокруг, мол, идее я? Но потом снова впадаешь в полусонное забытье, и все повторяется снова. Словом, мучение какое-то! Впору спички между век вставлять. Недаром говорится, что хуже всего ждать и догонять. Мне кажется, что ждать хуже всего, если ты сидишь на нескончаемом собрании, и выступающий о чем-то бубнит уже второй час. С таким настроением мы и ждали конца «пары». На перемене пошли в туалет, покурили, умылись и снова на бесконечное занятие школы. Занятие, которое, по большому счету, только для «галочки», так как никому не нужно.

  Вдруг Александр толкает меня в бок. Я просыпаюсь - и с удивление смотрю на него. Лицо его оживленное и лукавое.

   - Посмотри, - шепчет он мне на ухо, - наш «препод» явно перед занятием граммов сто клюнул.

  Я смотрю на преподавателя. Он явно тоже «поплыл» – засыпает под бормотание докладчика. А у стола все тот же студент монотонно читает свою курсовую о комсомоле, который, как известно, являлся резервом и помощником партии. У «препода» глаза совсем осоловели и он смотрит куда-то в сену, что за нашими спинами. Понятно, у него огромный опыт, несколько десятилетий, выслушивания всякой ерунды.

  - Нет, - шепчу я, пытаясь поддержать беседу и хоть как-то избавиться от дремоты, - граммов пятьдесят «секанул» точно.

   Это предположение рождает во мне смех. Он закипает где-то в желудке и постепенно поднимается к моему горлу, словно «взбодренное» шампанское. Точно, взболтнул я совсем напрасно. Давление у меня внутри нарастает, и я, наконец, «прыскаю» от смеха. Стараясь задушить это, как оказалось непреодолимое желание, закрываю рот рукой и лезу под стол, будто бы уронив ручку. Там, под столом, подавляю в себе следующий порыв смеха. Немного подождав, выныриваю, вроде бы, совсем успокоившись.

  Но теперь  «прыскает» от смеха мой приятель. Как цепная реакция, «прыскаю» и я. Как говорится, одна кобыла всех заманила… И как бы мы с приятелем не старались, смех рвется из нас наружу, словно молодое игривое вино. Преподаватель «просыпается» и с подозрением смотрит на нас, а потом на докладчика. Потом, видимо, решает, что это тот что-то «сморозил».

   Обращаясь к докладчику, он просит повторить предыдущую фразу. Ничего не подозревающий докладчик-студент повторяет.

  - Продолжайте, - командует ему наш руководитель школы молодого коммуниста и опять «засыпает».

   Последнее происшествие совсем выбивает нас из колеи. Мы уже не можем сдержаться и по очереди «прыскаем». По аудитории прокатывается говорок.  Наши товарищи-студенты отрываются от своих книг и смотрят на нас и на преподавателя,  не понимая причину нашего поведения. Некоторые начинают прислушиваться к докладу.

    Это еще больше подогревает наш смех, и мы уже «прыскаем» с неудержимой активностью.

  - Выйдите из аудитории, успокойтесь в коридоре и только потом возвращайтесь! – командует уже совсем проснувшийся преподаватель.

  Мы с Александром пулей вылетаем из аудитории и мчимся в ближайший туалет. Там неудержимо хохочем. Но, наконец, вроде бы, успокаиваемся ти, умывшись, возвращаемся к аудитории. Я осторожно приоткрываю дверь, но снова неудержимо «прыскаю». Чтобы избежать очередного «конфуза», захлопываю дверь, и мы опять мчимся в туалет. На второй раз нам удалось без преград войти в кабинет. Стоим у двери с серьезными лицами, а внутри томится смех.

  Преподаватель, человек интеллигентный, кивает нам на наши места. Мы входим и садимся. Смех не хочет умирать. Недаром про такое состояние говорят, мол, смешинку проглотил. Но кое-как мы дотерпели конца занятий. Только прозвенел звонок, как мы схватили свои «дипломаты» и кинулись из аудитории. Там, в коридоре, в потоке спешащих студентов, мы, наконец, дали себе волю - смеялись, как полоумные. Народ на нас подозрительно оглядывался. С чего мы смеялись, сами не знали. Едва успокоились. 

   Наш руководитель школы молодого коммуниста не пожаловался декану, так что нарушителям спокойствия ничего не было. Но через недельку в фойе университета я обратил внимание на небольшую фотографию в траурной рамке. Перед ней, на столе,  лежали красные гвоздики. Присмотрелся к фотографии – и узнал на ней нашего руководителя школы молодого коммуниста.