Мой ротный старшина…

   Мой ротный старшина…

 (Рассаказ)

  (Сразу хочу предупредить, что все фамилии в рассказе изменены и к реальным людям не имеют отношения.)

   Старшина – это особое явление в советской армии. За два года службы я побывал в трех воинских частях. И каждый старшина, который «учил меня жизни», был человеком неординарным. Но особое впечатление произвел на меня мой последний старшина. Это был старшина нашей отдельной противолодочной эскадрильи  авиации Дважды Краснознаменного Балтийского флота. Как и все два предыдущих старшины, которые меня учили жить, он был украинец. Хочу сразу сказать, что все три «моих» старшины – были люди интеллигентные. Ни разу мне не довелось услышать от них «матерного» слова. Да, это были люди требовательные, но иначе в армии нельзя.

  Мой последний старшина был под два метра ростом. Настоящий великан метра два в ширину. Ноги - толстые сваи. Корпус с размер «Запорожца».  При этом подвижный и легкий на ногу. Над нами, матросами срочной службы, он возвышался, словно маяк над зарослями кустарника. Это был человек твердого характера. Однажды он даже осадил командира нашей эскадрильи майора Рогова. Тот однажды пришел к нам в казарму и, как всякий начальник «продвинутый» в делах казарменного быта, стал демонстративно «искать пыль» проводя своими пальцами-сосисками по подоконникам.

  Наш командир был «бравый вояка». Его громоподобный голос разносился по штабу, когда он был на земле. Слава Богу, он часто бывал в небе, так что хоть в это время можно было от него отдохнуть. После очередных полетов он быстрым шагом влетал в штаб. По его крутому боку хлопал кожаный планшет. Коричневая кожанка бугрилась на нем, словно на среднего размера бычке. Командир выслушивал доклад дежурного по штабу и исчезал в своем кабинете. Был это человек выше среднего роста, напоминавший шкаф на кривых ножках.

  Закрыв за собой дверь кабинета, он обычно звал начальника штаба:

   - Усов! Усов!

  Раскаты голоса командира эхом отдавались в длинных коридорах штаба. Мы, матросы срочной службы, служившие в штабе, втихомолку посмеивались. Командир штаба нашей эскадрильи капитан Усов был человеком интеллигентным. За всю мою службу он не обидел ни одного офицера, прапорщика и даже «срочника». Ко всем относился уважительно, часто с доброй улыбкой. Перейти на штабную работу его принудила болезнь сердца, так что он больше не летал. Капитан Усов не спешил на зов раздраженного командира. Просто у последнего была селекторная связь, телефон под рукой – зачем жен звать, как собачонку? Тогда в гулком коридоре раздавались гулкие шаги командира по кабинету, со скрипом открывалась дверь, и командирский рев заполнял коридор:

   - Усов,Усов!

   Тогда дверь скромного кабинета начальника штаба снова открывалась, и в коридоре появлялся подтянутый, невысокого роста капитан Усов.

   - Ну, что ты, - говорил ему обычно с укоризной Рогов, - разве не слышишь. Что я тебя зову!

  Усов на это ничего не отвечал, и они оба исчезали за дверями командирского кабинета. Кстати, так же наш командир звал к себе в кабинет и остальных работников штаба. Бывало, по коридору разносился зычный рев:

  - Секретчик, секретчик!

   Это командир звал начальника секретной части эскадрильи прапорщика Бусенко.

   Или:

   - Воробьев, Воробьев!

   Это уже понадобился командир строевой части.

   Наш командир любил пошутить и, конечно же, как всякий начальник, воспринимал только собственные шутки. Юмор у него был несколько тяжеловесный. Помнится, как на построении офицеров эскадрильи он командует:

 - Старший лейтенант Семенов, выйти из строя!

 Летчик нашей эскадрильи Семенов выходит из строя.

 - Что же ты, бракодел, огорчил товарищей! – говорит громовым голосом бравый командир.

  Все молчат. Тогда Рогов громогласно, как иерихонская труба вещает:

  - Поздравляю, старший лейтенант Семенов. У нашего товарища вчера родилась дочь. Поздравляю, старший лейтенант. Следующий раз, надеюсь, ты сработаешь так, как надо. Вон у меня двое мальчиков. Учись студент!

  Все посмеиваются – у командира хорошее настроение.

  И вот Рогов вваливается своей походкой моряка дальнего плавания в казарму. Произошел некоторый переполох. С докладом выскочил дежурный по части, доложился и старшина. Но когда командир стал «выискивать пыль» и «наводить порядок» старшина скромно ему сказал:

  - Шли бы вы в свой штаб, товарищ командир.

  Красный и пыхтящий, как закипающий чайник, командир выскочил из казармы… и больше здесь не появлялся. Правда, нашему старшине было объявлено какое-то взыскание.  Но он на это не обращал внимания.

  Старшина любил, когда все делается по уставу. И если «старики» «шхерились» в спортивном зале, он «делал зачистку». Словно пули, вылетали из укромных мест «старики» и бежали, как ошпаренные, в разные стороны. Регулярно с этой же целью он навещал и сушилку, где «шхерились» те же «старики» вл время физзарядки и утренней приборки. Старшина ко всем военнослужащим срочной службы относился ровно. Но особенно уважал тех, кто должен был в любую погоду готовить самолеты на вылет на аэродроме. Он всегда заботился, чтобы матросы отдохнули, вовремя покушали и, конечно же, имели достойный внешний вид. К «дембелям» у него было особое отношение – не давал спуску. Недолюбливал и водителя нашего командира. Тому, конечно, приходилось нелегко. Бывало, до утра возил командира а рыбалку. Однажды утром он не поднялся «на подъем» и лежал себе в парадной матросской форме в кровати, причем, даже в ботинках.

  Вот в казарме появился старшина. Все, кто «делал приборку» в казарме, с улыбкой смотрели на зарвавшегося водителя командира, так как знали, что скоро быть грозе. Действительно, командир появился в «спальном помещении» и несколько опешил от такой наглости. Но потом подошел к кровати водителя и взял его бережно за руку. Все. Кто прибирал в «спальном помещении», застыли. Затем был мощный бросок, в результате которого в секунду нарушитель порядка принял горизонтальное положение и вылетел из «спального помещения», как пробка шампанского, преодолев метров 10. Послышались быстрые шаги, и командирский водитель исчез из казармы в неизвестном направлении. Больше он себе такого не позволял.

   Наш старшина очень не любил, как тогда говорили «хитрожопых» он говорил, что на каждую такую ж… есть «нечто» с витом. Чтобы «неповадно было» он сроил «срочную службу» эскадрильи и отдавал команду, чтобы провинившийся вышел из строя. Брал под козырек и объявлял… 150 нарядов вне очереди… от имени Министра обороны СССР.

  Если какой-нибудь особо злостный нарушитель дисциплины попадал «под горячую руку» ему не завидовали. Нет, старшина никогда не бил матроса. Он брал его за плечи и надвигался, словно танк. Метра за два от стены он мощно ударял своим упругим животом провинившегося и выпускал в это время плечи. Как их лука, нарушитель дисциплины вылетал из его железных рук и ударялся в сену. После этого было желательно как можно быстрее смыться с глаз старшины.

  Помнится, мне пришлось раз оправдываться перед старшиной. По его команде я покорно вышел из строя.

  - Где вы, товарищ матрос, были после отбоя? – грозно спросил он.

  - Товарищ старшина, товарищ старшина! – начал лепетать я.

  - Засунь язык в ж…

  Я замолчал.

  - Ты что, язык проглотил! – возмутился старшина.

  За свой проступок я потом долго по вечерам чистил картошку в столовой.

  Очень не любил наш старшина, когда кто-то появлялся, как он говорил, «выпивши». Однажды два друга-матроса из нашей эскадрильи где-то раздобыли спирт и выпили. Шли они по гарнизону, опершись плечами друг на друга, и распевали песню. Сзади, на их беду, появился старшина. Старшина ускорил шаги. Матросы услышали мощную поступь и обернулись. Увидев старшину, как-то сразу протрезвели и бросились наутек. Старшина - за ними. Один матросик убежал, а второму он дал мощного «пендаля», в результате которого щуплый матросик спланировал метров пять и совершил «мягкое» приземление. Кстати, старшина сам приструнил нарушителей дисциплины, и все обошлось даже без гауптвахты.

  Еще одну историю рассказывал матрос Женя Хижняк. Однажды он играл в футбол. В команде противников был старшина. Юркий Женя позволил себе отнять у него мяч. И вот что было дальше.

  - Передал я мяч и бегу в сторону ворот противника, - рассказывал Женя. – Случайно обернулся и к своему ужасу вижу, что старшина по-прежнему бежит за мной.   Я в сторону – он за мной. Я с футбольного поля – он за мной. Я в лес – он за мной. Еле убежал.

  Но перед самым моим «дембелем» пришла в дом нашего старшины беда. Любимая жена, которую он проучил 6 лет в мединституте, ушла от него и с собой увела дочку. А дочку, которой тогда было годика 4, старшина очень любил. Иногда ее, белокурую немногословную девчушку,  приводил с собой в казарму. Малютка держала отца за руку и посматривала на нас, «срочников» своими голубыми глазенками. В казарме говорили, что жена старшины сошлась со своим однокурсником. Когда институт был закончен, она и «сделала свой выбор». Понятно, стройная, миниатюрная блондинка - и наш большой и грузный старшина. А кончилась учеба – и не нужна была по тем временам неплохая зарплата старшины. Так, во всяком случае¸ поговаривали в казарме.

  Старшина очень тяжело перенес крушение своей семьи. Внешне это на нем никак не отразилось. Он все так же приходил каждое утро в казарму, все так же наводил порядок. Но однажды утром пришел с каким-то каменным лицом. Он, как танк, прошел по казарме, выслушал доклад дневального и отдал приказ:

  - Все к оружию! Открыть оружейную комнату! 

   Из своей комнаты выбежал дежурный по части старший лейтенант Серебряков. Старшина не обращал на него внимания и требовал открыть «оружейку». На старшину росился широкоплечий старшина второй статьи Беспалов. Но наш железный старшина ухватил его, как котенка, за шиворот и отставил в сторонку.  На плечах у старшины повис дежурный по части, но великан-старшина продолжал свое победное шествие. Но потом вызвали четырех могучих санитаров из «дурки». Те скрутили старшину и поместили в «скорую». Больше мы его не видели. Доходили слухи, что у старшины приключилась белая горячка. Что его вскоре уволили со службы, отобрали ведомственную квартиру.  После этого он уехал в свое родное село.

  Все очень жалели старшину. Это был справедливый и отзывчивый человек. Вскоре я уволился в запас. Мой приятель писал, что на должность старшины эскадрильи пришел другой мичман… и матросикам пришлось привыкать «к новой мете».